Доска ободрала ему кожу, и он, теряя равновесие, сшиб банку, которая перевернулась, — и оттуда вывалился предмет материальной культуры — крошечный магнитофон с ультра-чувствительной головкой микрофона, с помощью которого можно записывать разговоры, идущие за стенкой. Глядя на него, как зачарованный. Негодяй думал: за МОЕЙ стенкой. Он положил предмет в карман и выскользнул из комнаты. Но не прежде, чем выглянул в коридор, чтобы проверить, не идет ли кто.
Теперь, завладев этим артефактом. Негодяй был весь в сомнениях. Он знал, что он должен прослушать, что записано на пленке, но боялся. Его начальники в «Накано» инструктировали его, конечно, о том, что у них на работе имеется сложнейшая система безопасности. И говорили, что он не должен ни в коем случае забирать к себе домой его самую секретную работу — ИУТИР — где она не будет надежно защищена системой. Глядя на магнитофон, Негодяй чувствовал страстное желание зашвырнуть его подальше и забыть о нем. Это было бы самое лучшее. В конце концов, здесь, по-видимому, хранится улика против него: как он преступно нарушал все меры предосторожности. Что начальство подумает, если узнает об этом? Они там вообще свихнулись на этой секретности. Все талдычат: «Виновные в нарушении режима секретности будут сурово наказаны». Да, только одно из двух: либо работать, либо соблюдать разные режимы.
«Да, — подумал Негодяй, больше обеспокоенный собственной безопасностью, чем безопасностью „Накано“, — я, пожалуй, все-таки выброшу это свидетельство „преступной халатности“. Однако что-то, я быстро перешел с роли сыщика на роль преступника». Чувствуя к себе законное отвращение, он направился к дверям, решив как можно скорее избавиться от улики. Жаль, что любопытство заставило его пуститься на подвиги.
Тем не менее, эта решимость не помешала ему опять заколебаться: он не мог выбросить магнитофон, не узнав, что записано на пленке. А, черт с ним, подумал он, ставя палец на кнопку «пуск». Потом все-таки засомневался. Если эта пленка посвящена ему, то его квартира, наверное, и по сей час под наблюдением.
Сунув магнитофон в карман, он вышел из дома и мгновенно потерялся в смоге утреннего Токио. Он направился было в парк Уэно, но затем передумал. Если наблюдают за квартирой, то, значит, и за ним самим. Не годится прослушивать пленку на людях. Куда же податься? Он и сам не знал. Он был в состоянии, которое называется тихой паникой. Ни с того ни с сего кто-то его взял на мушку. Подслушивает его разговоры, следует за ним по пятам. Зачем? Конечно, из-за ИУТИРа. «На кой бес мне эти игры?» — возмущался Негодяй. Признанный гений-компьютерщик, он хотел только одного: спокойно работать. Он уже перешел на следующую стадию в разработке своего вируса-гиганта. Со слов Шизей он знал теперь, что мозг «Пчелки» настолько быстро работает, что его система защиты скушала его ИУТИР. Лазерные транзисторы вместо традиционных (Негодяй был искренне удивлен, узнав, что американцы так далеко продвинулись в компьютерном деле) обеспечили «Пчелке» сверхскоростной режим, но при некоторых обстоятельствах это достоинство можно обратить в свою пользу. Даже сам тоннельный эффект — превращение электронов, несущих информацию, в световые волны, а не в отдельные частицы, — который делает эти транзисторы такими шустрыми, можно заставить нести на себе спирали ИУТИРа. Единственное, что надо сделать, так это модифицировать вирусную программу, приспособив ее к лазерным процессорам «Пчелки».
И вместо того, чтобы заниматься делом, он, как последний придурок, идет, сам не зная куда, испуганно поглядывая через плечо, не следит ли за ним кто. Он опять вспомнил фильмы, которые он страсть как любил в детстве, и они подсказали, что делать.
Следующие полтора часа он потратил на то, чтобы запутать след, делая петли «двойки», как заяц, исчезая внезапно в магазинах, быстро пробегая узкие переулки, просматриваемые в обе стороны. Сменил несколько автобусов, заскакивая в них и спрыгивая с подножки в последний момент.
В конце концов успокоился: если кто-нибудь и следил за ним, то давно уже отстал. Теперь можно отправляться к Киллан.
Николас попросил Нанги проводить его до аэропорта. Когда Томи предложила отвезти их, Николас сказал:
— Вы нужны здесь, сержант. Дел тут предостаточно.
По предложению Николаса, Томи связалась с нью-йоркской полицией, чтобы там приняли меры к задержанию Сендзина в аэропорту Кеннеди. Уже на основе одних только показаний владельца «Шелкового пути» его можно было арестовать. Она сообщила Николасу имя и номер удостоверения нью-йоркского детектива, с кем вела переговоры.
Когда Николас второпях засовывал в чемодан белье, паспорт, деньги и прочие необходимые в дороге вещи, в комнату вошла Уми.
— Есть многое, о чем с тобой хотел бы поговорить Нанги, но, из соображений приличия, так и не решился, — сказала она. — Он принадлежит к старой школе. Ну, а я... Отдавая старой школе должное, я все-таки более свободна. Моя значимость в жизни меньше, но вижу я больше. Понимаешь?
Николас прекратил сборы, так и не донеся до чемодана приготовленную пару рубашек.
— Я всегда прислушиваюсь к тому, что ты говоришь, Уми, — сказал он. — Ты разве не знаешь?
Уми подошла к нему вплотную, повернула его лицо к свету, взяв за подбородок.
— Что я вижу? Ты переменился, Николас.
— Я — тандзян, — объяснил Николас.
— Не в этом дело, — сказала Уми. — Тандзяном ты рожден, унаследовав это от матери.
Николас отпрянул:
— Ты об этом знаешь? — Она кивнула. — А Нанги?
— И Нанги знает.
— Но почему вы молчали об этом?